Алексей Пехов - Фэнтези 2007 [сб.]
— Устал отдыхать, брат? — ухмыльнулся коротышка, демонстрируя чудесные зубы, заточенные по моде островитян Вату-Тупала. — Второй этаж, пятая келья. Спросишь Дядю Магому. Он тебе все, как родному...
И карлик, играя мускулами, достойными Просперо Кольрауна, быстрее лани ринулся прочь по коридору. Казалось чудом, что шипы палицы не задевают никого из баши-бузуков, но что было, то было.
Подавив чувство зависти, недостойное дворянина, Джеймс отправился на второй этаж. Если бы он останавливался везде, где говорили о чем-то интересном, и тратил всякий раз не больше минуты на участие в беседе, он бы нашел пятую келью через месяц.
А так — каких-то два часа, и ты на месте.
Дядя Магома оказался мелким старикашкой, бодрым, как джинн, тысячу лет выдержанный в бутылке, и неприветливым, как тот же самый джинн. Он умел шевелить веснушчатыми ушами и кончиком хрящеватого носа — и делал это так, что собеседник чувствовал себя негодяем, отнимающим у почтенного человека последние минуты его жизни.
Было странным, как писец сумел дожить до преклонных лет, трудясь в Гильдии баши-бузуков. Будь он, к примеру, камердинером Джеймса, он и лишней недели не прожил бы.
— Список фехтовальных залов Бадандена? Писец чихнул и полез за платком.
— Я — Джеймс Ривердейл, виконт де Треццо, — надменно сказал молодой человек. — Я желаю проводить вечера, занимаясь одним из благородных искусств. Если вы, милостивый государь, не в силах помочь мне...
— Кто автор «Гладиатория»? — внезапно спросил Дядя Магома.
— Мой прадед Арнольд, — ответил Джеймс.
— Кто автор иллюстраций к «Гладиаторию»?
— Моя прабабушка Матильда.
Задним числом он обругал себя за поспешность. Авторство Матильды Ривердейл не афишировалось вне семьи. Как и то, что прабабушка, выпив лишнего, частенько поколачивала прадедушку, используя для этого обширный арсенал, имевшийся под рукой.
— Как поживает ваш уважаемый дед, граф Ле Бреттэн?
— Чудесно поживает. Но я не понимаю, какое имеет отношение...
Дядя Магома очень хитро шевельнул кончиком носа и растопырил уши, став похож на летучую мышь. Молодой человек даже не сразу понял, что старик улыбается.
— Считайте, мой вспыльчивый сударь, что таким образом я спросил у вас рекомендательные письма. И остался вполне удовлетворен. Обождите пять минут, вы получите полный список залов. Если вы дадите обещание передать от меня поклон вашему деду, я добавлю к списку еще одну бумагу.
— Какую бумагу?
— Просьбу от Совета Гильдии всячески содействовать вам. Это означает десятипроцентную скидку в оплате занятий.
Покидая Гильдию со списком, сунутым за обшлаг рукава, Джеймс задержался у гильдейской «Дороги славы» — галереи портретов знаменитых баши-бузуков. Чем-то выставка напоминала разыскные пюпитры у мушерифата. Должно быть, манерой художника — здесь, вне сомнений, тоже потрудился Кемаль, племянник Азиз-бея.
На третьем сверху портрете красовался Дядя Магома.
Если верить подписи, шестикратный «Золотой Ятаган», дважды «Волшебное копье», учредитель турнира «Моргенштерн Бадандена», сопредседатель Гильдии и все такое. За спиной Дяди Магомы художник изобразил стены из розового туфа, полированные двери, вертикальную надпись, сделанную рунами, резные коньки крыши — короче, храм, который Джеймс узнал с первого взгляда.
Храм Шестирукого Кри.
* * *
На южной окраине Бадандена смотреть было не на что. К прохожим тут не бросались уличные торговцы, наперебой предлагая вино и шербет, несгораемые веера из перьев феникса и амулеты из чешуек, добровольно отданных великодушными драконами, медовую самсу — и, конечно же, вездесущую халву. Не орачи зазывалы, тщась затащить клиента в бесчисленные лавки, лавочки и лавчонки, чайханы, духаны и духанчики.
Да и прохожих здесь: раз, два — и обчелся.
Вернее, даже раз — и все. Долговязый бездельник в замызганном халате, топавший впереди Джеймса, минутой раньше свернул в проулок. Молодой человек остался на улице один.
По обе стороны тянулись высокие дувалы: глухие, неприветливые, радуя глаз разве что разнообразием материала, из которого их сложили. Ядовито-желтый и пористый ракушечник, кирпичная кладка, обожженная на солнце глина; облупленная штукатурка местами открывала грубо тесанный туф... От незваных гостей, имеющих обыкновение лазить через заборы, хозяева обезопасили себя всяк на свой манер: сверкали на солнце клыки битых стекол, торчали ржавые штыри, загнутые наружу и острые на концах, заплетали верх стены лианы крю-колиста...
Меловая пыль под ногами, палящее светило над головой и бесконечные дувалы. Нет, этот квартал не предназначался для туристов.
Третий день, пользуясь списком Дяди Магомы, Джеймс бродил по городу, переходя из одного фехтовального зала в другой. Где-то задерживался на полдня, где-то хватало часа. Анхуэсский стиль мечевого боя, ла-лангские крисы, «Орлиный ятаган» мастера Абдул-Хана, рукопашный бой жителей острова Экамунья, «Мерцающее копье» тугрийских чыдыров...
Не то.
Из списка оставались три зала. Если он не обнаружит хотя бы намек на знакомый почерк...
Ага, кажется, пришли.
— Добрый день!
Ворота Джеймсу открыла дама, примечательная во многих смыслах.
Окажись на месте нашего молодого человека рассказчик занимательных историй, пьяный от вдохновения — он воспел бы неземную прелесть, стройность и красоту дамы. Воспел — и ввел бы в заблуждение почтенных слушателей.
А это скверно.
Прелестью дама не отличалась. Красотой — тоже. Стройность имела место, но непредвзятый зритель скорее назвал бы такое сложение худобой. Средних лет, костистая и жилистая, дама напоминала лошадь — не старую клячу, но и не турристанского скакуна, а скорее нервную кобылу, какие в почете у конных пращников.
Джеймс вообще не сразу понял, что перед ним женщина — в мужских рейтузах и сапогах, в мужской рубашке, заправленной внутрь, и, наконец, в безусловно мужском нагруднике из кожи, какие носили учителя фехтования во время уроков.
Голова дамы была повязана цветастым платком.
Ясное дело, по-мужски.
— Что угодно? — неприветливо осведомилась дама.
— Это зал маэстро Бернарда?
— Да.
— Я хотел бы некоторое время посвятить...
— Входите, — перебила дама, не дожидаясь, пока гость изложит заготовленную (и, признаться, уже навязшую в зубах!) тираду до конца. — Эй, Фернан! Иди сюда...
Едва Джеймс шагнул за порог, дама, словно выполнив долг гостеприимства до конца, мигом удалилась. Ее сменил Фернан — юноша лет двадцати, скорее всего — подмастерье. Высокий и худой, он был похож на даму, возможно, даже состоял с ней в родстве, но оказался куда приветливее.
